Александр, вы – авторитет в области моды и стиля, и Вы часто бываете в столице. Скажите, Москва – модный, стильный город?

А что значит «модный»? А Париж, Лондон, Нью-Йорк - модные города? Ведь мода – это не для всех. В каждом городе есть только острова моды. В Москве – тоже самое. Глобально Москва – уродливый провинциальный город. Здесь грязно, неприятно в подъездах, на улицах бранная речь, много неопрятных людей. И вместе с тем, Москва – это город богатства и роскоши, потрясающих ресторанов, каких нет больше нигде в мире, миллионов, которые растрачиваются легко, потому что легко заработаны. Это город очень красивых девушек, в которых смешаны крови разных национальностей, но сознание не космополитично.

У них детское мироощущение в красивой оболочке. Этот город интенсивно развивается. И в этом его можно сравнить с большими метрополиями мира. Например, с Шанхаем или Мехико. Потому что Москва – все-таки не европейский город, по ментальности он ближе к Азии. Это не город эстетики, а город ярких красок. Вчера я был на одном вечере, и одна дама спросила меня: «Вы так говорите, как будто мы живем здесь в каменном веке…» Я ответил: «Нет, но – в бронзовом. Вам нравится все блестящее».

Да, вы часто говорите о том, что в России уже есть деньги, но еще нет знаний. Какие знания вы имеете в виду?

Вы знаете, это довольно сложно: человеку, который не обладает этим, он и не поймет о чем речь. Это – некий культурный бэкграунд, память, наследие. В России нет ни одной семьи со старыми деньгами, которые владеют средствами на протяжении последних 200-300 лет. Здесь есть только «новые богатые», и история их средств – максимум 10 лет. И знания, которые им нужны, это всё, это вековые знания, информация о мировой культуре, для того, чтобы отличить хорошее от плохого. За 10 лет этому научиться, увы, нельзя. Причем, внешнее они, как все нувориши, хватают очень быстро. Но вот внутреннего нет. Вот сейчас я создаю фирму по авторскому дизайну интерьеров. И самое удивительное, с чем я столкнулся: при всех заказах на уникальные интерьеры в Москве не было ни одного заказа на книжный шкаф. Ни одного! Да, есть домашние кинотеатры, которые пакуются в тумбочки. Исключение – одна дама. Она заказала огромный книжный шкаф для своей коллекции кукол Барби.

Вот чего у них нет – желания читать книги, ходить в оперу, слушать высокую музыку, философствовать. И чего у них уже никогда не будет – это благородства. Это слово вообще не популярно в России, здесь не очень понимают – о чем идет речь.

У благородства есть определение?

Да, это чувство, которое не измеряется в деньгах. А в России все, и любовь, и дружба, измеряется в денежном эквиваленте и категории личной пользы. Здесь нет абсолютной ценностной шкалы, и людям нет с чем сравнить, чтобы определить качество чувств. Обычный комментарий по этому поводу: «Не парься!» И это, в общем, выражает, глубину чувств этих людей.

Я выпускаю в России книги, практически ничего на этом не зарабатывая. Но я вижу необходимость этого. Их тиражируют, ставят в кино, в балете. Оттуда воруют иллюстрации. Это хорошо, потому что значит, что эта информация интересует людей.

Негативные стороны отечественной ментальности Вы связываете с советским периодом?

Советский период, безусловно, виноват в том, что суть русского народа долго уничтожали, как могли. И в области духовного сейчас вернулись к язычеству, поклонению одновременно нескольким богам и множеству суеверий. Современный русский человек верит в любую примету: кошку, понедельник, сглаз, битое зеркало… Это говорит о том, насколько сильно за советское время, из-за утраты веры, возродилось язычество. И это сильно отражается на ментальности, что они до сих пор верят, что это чучело неизвестного человека, которое хранят в мексиканской пирамиде на Красной площади, это и есть символ российской истории. А все знают, что их всего 6, и их меняют и одевают в разные костюмы. Но верят, что любой из них – этот тот самый святой, которого нельзя двигать. И в 2003 году надо ходить по Ленинскому проспекту и ехать в Санкт-Петербург по Ленинградскому шоссе. Я никогда не видел народа, который с такой яростью отстаивал бы название улицы Урицкого или Володарского в обмен на Рождественскую или Пасхальную. Потому что они – не христиане, им это не близко. Здесь нет генетического прошлого. Родственные деревья обрываются в 1917 году.

Вы думаете, эту ситуацию можно изменить?

Я не смогу. Я слишком слабый и маловлиятельный человек. Должно быть перерождение ментальности. Но я считаю, что каждая моя акция в издании книг, дизайне, выставках, образовании, телевидении – все это добавляет маленькую каплю в общую чашу. И наконец она перельется через край. И новое поколение поймет, что главное – очищение мозгов. Без этого у России нет будущего. Сейчас это будущее для меня темно. Самая главная забота – низкая рождаемость и большая смертность. Все остальное, политика или финансы, меня не интересует. Я полагаю, что страна находится в генетическом тупике. Вы вымираем. И это немножко похоже на «Титаник»: в Москве открывают новые рестораны, танцуют на палубах кораблей, а Сибирь и Дальний Восток пустеют. Так мы все потеряем. Мы должны заселять эти места. И мода – это только вторично. Вот людей в столице волнует: модные ли у них ботинки. Да успокойтесь, модные. И девушки у вас красивые. И парни – ничего. И машины дорогие. Но главное, дорогие мои, что вы вымираете. И в этом моя главная претензия к большевизму, что они подрубили рождаемость в стране. И все – остальное – частности, которые приложатся. Какая разница: какой модельер станет модным и как возродить русский дизайн? А кто всё это будет носить?

Ведь Москва – это только витрина, это отдельный мир, а не Россия. Но и здесь есть ностальгия. Недавно я был на светском вечере – открытии гольф-клуба России в культурном центре искусств Галины Вишневской. Там были сестра короля Швеции принцесса Бергитта и графиня Тышкевич. Обе – усыпанные бриллиантами и только что с Майорки. Но ведь были свои собственные принцессы с таким же количеством бриллиантов. Их расстреляли, а теперь напрокат берем на Майорке польских и шведских аристократок. Были свои, полно: красивые, знатные, культурные, величественные, с усадьбами, библиотеками, картинным галереями, воспоминаниями, семьями.

Вы известны пристрастием к аристократическим кругам. Но ведь это чрезвычайно узкий круг людей, их и тогда, и сейчас мало. Вы находите эту среду деятельной?

Да, мало. Но я не принимаю этой демократии во всем мире: разве сейчас у каждого в доме висит Рембрандт и потрясающие апартаменты? Конечно, богатство элитарно. Но разве мы хотим иметь элиту, которая пьет пиво и хрюкает? А это то, что я вижу сейчас. И элита всегда впереди, это двигатель прогресса, потому что ей подражают. Но чему подражают сейчас в Москве? Я уважаю «новых русских». Они дают мне деньги, работу, они – щедрые ребята. И у них одна мечта: сделать как во дворце, как у графа. Никто не хочет делать как у работника ДнепроГЭС или лифтера. Нужен эталон! А чему подражать здесь?

А можете ли Вы определить Ваш собственный стиль, в творчестве и жизни?

Мой стиль – исторический. Люблю старину, величавую роскошь. Не люблю показной блеск. Это проявляется в моих работах. Говорят, что это не востребовано всеми. Но я и не стремлюсь всем понравиться. От поп-звезд меня отделяет то, что мне нет нужды стремиться ко всеобщей любви. Говорят еще, что я – большой сноб. Ну и пускай, в стране должны быть свои снобы, а то ни одного не осталось.

Что ж, кристаллизованная во времени старина – это достойно. Но нас интересует и современность, а именно – судьба российских модельеров. По вашему мнению, что нужно для их коммерческого успеха молодых дизайнеров?

Молодые русские модельеры никогда не станут кутюрье с мировым именем: у них другой возраст и другой опыт. Но они могут стать неплохими хористами. Самое главное, что им сейчас нужно – выучить иностранные языки, и не один. Модельер должен иметь возможность выразить себя и понять других, иметь возможность общаться. Затем, нужно изучать менеджмент моды, который предусматривает планирование. А не на уровне спонтанных идей «срастется – не страстется», как это делается в России. Здесь идею обычно рождаются в час ночи. А надо PR, фотографии, релизы – и все не впопыхах в последний день. Для этого я преподаю теорию, историю и менеджмент моды.

Но это деньги, инвестиции, которых нет…

Это проблема. Ведь здесь нужен частный капитал, который в России руководствуется самодурными импульсами. Это еще у Островского было описано в «Темном царстве». На уровне: «Я тебя люблю, даю тебе миллион», «Ты мой такой друган, сейчас я тебе отсыплю полтора миллиона», «Я сейчас здесь все окна побъю, а потом заплачу». Всё это почти как у африканских королей. Нужны нормальные государственные структуры, которые будут вести планомерную политику и системные инвестиции. Самая перспективная из дизайнерских школ сейчас – Омская. Недавно я был приятно поражен Тбилисской школой. Каждый год приходят новые имена. Здесь дают хорошую подготовку, ведь в России изучают рисунок, мастера могут и рисовать, и кроить. На Западе это разделяется, и художник не всегда представляет себе – как это воплотить. Отечественным модельерам нужно подтянуться в информационном плане, освоить закономерности модных тенденций. Чтобы не придумывать еще раз что-то оригинальное, которое уже давно изобрели.

Чем может помочь в этом процессе журналистика?

Журналистика выросла. Появились аналитики моды, которые чаще умнее, чем их западные коллеги. В России сохранилась традиция писательства. Она не прерывалась, писали «в стол». Поэтому я хвалю журналистов. Но им тоже надо знать языки, чтобы, по крайней мере, не путать имена и названия. Вот, знаменитый город Канны. Это – множественное число, но его упрямо обзывают «Канн». Да и Versace долго учили. Я внес свою лепту, будучи корреспондентом журналов Vogue и Harpers Bazar во Франции. И сейчас журналисты уже перестали всех подряд хвалить. Стали понимать, что если блестки – не обязательно замечательно.

Как специалист, дайте пару советов жертвам моды и фанатам брендов.

Не горячиться. Нужно понимать, что все бренды живут и умирают. Знаменитые имена, даже Скиапарелли, никто сейчас уже не знает. Все они завершатся. И вместо экстравагантной сумочки я советую прикупить отменный диванчик красного дерева, он дешевле встанет и останется с вами на всю жизнь. Сумочка будет вашим другом полтора сезона, потом она или развалится, или выйдет из моды. А диванчик будет с вами всю жизнь. Но я понимаю этих людей. Сам гонялся за марками. Сегодня для меня важнее моя сфера обитания. Я больше верю в движимость и недвижимость, чем в имена. Ведь все вещи все равно шьются в Китае, а бренд – это только наклейка. Но как курьезность моды, меня это интересует. Я понимаю психологию этих людей, которые действительно боятся, что их засмеют. И важнее здесь наличие собственного вкуса. Отсутствие стиля удобно прикрыть надписью.

Было чрезвычайно приятно пообщаться, и напоследок – риторический вопрос: что такое стиль?

Здесь нет универсальных советов. Это может прийти когда угодно или не прийти вообще. Я вот не знаю, но все равно меня все узнают. Есть образ. Нужно понимать себя и одеваться так, как ты это чувствуешь.

Сегодняшняя молодежь меня радует. Она при компьютерах, поездила по миру, жадно впитывает информацию, учит языки. Не потерять бы при этом родной язык. И вообще-то все это очень интересно. Приходится надеяться…

Эксклюзивное интервью обозревателю Fashion Monitor Юлии СУСЛОВОЙ

© Fashion Monitor